Рони шатало.
Стеклянныеглаза смотрели прямо, он не обращал внимания ни на кого, дажесамого себя.
Очевидно, что окружающие могли подумать, что Рони не в себе, он это его мало волновало. Почему его должно волновать то, что подумают люди третьего сорта из третьей страны.

Впрочем, они и сам принадлежал этому уровню, но только физически.
Его беспокоила эта относительность и соотношения себя с окружающими. Ему проще было думать, что все вокруг – лишь фон и занавес реальности его внутреннего мира. Рони обычно никогда не искал покоя. Каждый раз в покое он находил новый повод для беспокойства. Ему говорили, что он слишком близко все берет к сердцу, но его уже не беспокоила тупость и плоскость тех, кто говорит о том, к чему не может прикоснуться.
Знаешь, Рон, я тебя понимаю.
Метро. Как много и как долго, как лично и как быстро. Рони всегда стоит в метро, ведь позволив себе присесть он получит дозу излучения третьего сословия. Ему сейчас проще думать, что он даже ниже третьего, что он стал маргиналом и преступником. Ему становится сразу легче в таком состоянии.
Лампы дневного света в метро стают все более яркими, а жизнь все более красочной в иллюзиях Рони. Он стоит у двери напротив выхода и смотрит в потолок, перегибая шею – его любимую часть тела, кстати. Свет заполняет мозговое пространство, а окружающие становятся камнями и биомассой. Рони чувствует себя на операционном столе. Взгляд в одну точку, мыслей так много и так мало, люди, которые таращатся. Да хрен с ними, Рони.
Операция продолжается