Осколок первый. Яблоки.
1.
- Господин майор, - выдернул из размышлений знакомый голос, - разрешите обратиться. Старший сержант…
- Оставьте это, Евгений Тарасович. Мы же одни. - Сказал Виктор старому солдату, доставая руку из-под накинутой на плечи шинели и протягивая ее для рукопожатия. - Садитесь.
Солдат сел на ступеньки рядом с ним и, усмехнувшись в усы, достал из ранца бутылку водки. Виктор с благодарностью посмотрел на него:
- Вы просто волшебник. - Он отвинтил пробку и посмотрел в темнеющее небо. Над горизонтом медленно гасли последние лучи солнца. - Дни становятся короче.
- Определенно. - Старик, что-то сосредоточенно искавший в ранце, на секунду поднял глаза.
Виктор встал с лестницы и прошелся по растрескавшимся плитам, разминая затекшие ноги. В десятиэтажном доме напротив горели всего лишь три окна - большинство жителей покинули его пару дней назад. Он с грустью посмотрел на футбольную площадку, лежащую справа от него, перевел взгляд на сквер. Несмотря на осень, на земле не было не единого листочка. Кое-где из земли торчали пучки поседевшей травы.
Внезапно над головой Виктора пролетело трепыхающееся тельце воробья. "Хоть они остаются прежними" - с горечью подумал майор и вернулся к ступенькам.
- Вы знаете, Евгений Тарасович, а ведь я в этой школе учился.
- Правда? - Солдат обернулся, обводя взглядом пустую школу. Он встал и вытер нож, которым нарезал колбасу. - Я понимаю ваши чувства. Вы знаете, я очень любил свой дом. Он стоял возле парка, и я, выходя на балкон, мог подолгу любоваться опадающими листьями. - Солдат снова опустился на ступеньку и улыбнулся воспоминанию.- Наш дворник, философ в душе, их сметал в кучки, а пес моего соседа постоянно сводил к нулю его труд, разбрасывая листья по всему двору. Вы не поверите, Витя, но он специально так делал. Чтобы досадить дворнику. У собак ведь тоже случаются антипатии к кому-то.
Майор улыбнулся, присаживаясь рядом.
- На второй год войны, - продолжал солдат, - я был тяжело ранен. Полковой хирург, испытывавший ко мне ко мне привязанность, по дружбе направил меня в госпиталь, который находился в моем городе. Жаль. Война забрала у меня даже возможность поблагодарить - хирург на той же неделе погиб. Но я не об этом. Зализав свои раны, я по пути в часть заскочил к себе, проведать знакомых. Родных-то у меня не было. Да-да, Витя, я был одинок и никогда об этом не задумывался. - Евгений Тарасович, приложив руку к груди, наклонился к Виктору. - Но у меня был дом, друзья, с которыми мы зимними вечерами играли в шахматы, дворник-философ, пес-хулиган, понимаете? Это, друг мой, очень-таки много, особенно в свете происходящего. Так вот. Пришел я к себе домой, а дома-то нет - смело начисто вместе с половиной парка. Да и о каком парке может идти речь. Сами видите, что с деревьями стало. За каких-нибудь пару лет… все… ушло…
Тут старик умолк и отвернулся. Виктор в смущении закурил. Несколько минут они молчали. Ветер игрался обрывками пропагандистских воззваний.
- Простите меня, Виктор Васильевич. - Нарушил вдруг тишину солдат. - Я старик, а к старости становишься сентиментальным.
- Что вы, Евгений Тарасович, бросьте это.
- Я все-таки солдат.
- Да какие мы с вами солдаты к черту! - Резко бросил Виктор. - Вы, если не ошибаюсь, доктор наук…
- Кандидат. Давайте оставим этот разговор. - Евгений Тарасович достал из сумки металлическую рюмку и налил в нее водку.
- А где вторая?
- А второй, голубчик, нет. Походные условия.
Виктор с какой-то тупой тоской посмотрел на импровизированный стол:
- Какое скотство… мы определенно превращаемся в то, против чего боремся.
- Я бы поспорил. Однако нужно признать, что повстанцы в одном все-таки сильнее нас - они более приспособлены переносить тот упадок веры, что приносит с собой война.
- Давайте выпьем. За победу.
Они по очереди осушили рюмку. Майор поймал клочок бумаги, забрав у ветра, который сразу забыл об этом, одну из игрушек. На полуобгоревшем обрывке было написано: "…и! Не дайте погубить ва…". Виктор с досадой швырнул его в урну.
- Ах, Евгений Тарасович, батюшка, как мне хочется сейчас яблок! Каких-нибудь. Кислых, зеленых… неважно. - Он мечтательно поднял глаза вверх.
- Ну… тут уж ничего не поделаешь. Крепитесь. Я первое время, после… хм… во сне видел чернослив. Да-да, не смейтесь. Самый обыкновенный чернослив. Вы даже представить себе не можете, насколько я его люблю.
Майор захохотал и хлопнул руками по коленям, не заметив, как шинель сползла с плеч и упала на бетон.
- У меня на кухне всегда…эх! А сейчас мне не хватит и годового жалования, чтобы купить сто грамм. - Евгений Тарасович махнул рукой и тоже улыбнулся. - Зато, я с лихвой компенсирую снами отсутствие элементарных удовольствий!
Он снова налил в водку рюмку.
- А давайте выпьем за…
- У кого-то из наших внуки есть? - Перебил его Виктор.
- Да. У Петра Ивановича есть внучка Машенька. Прелестная девчушка доложу я вам.
- Давайте за нее и выпьем. Может, ей еще доведется увидеть листья.
Ветер, пролетая между домами, играл монотонную, тягучую мелодию. По поверхности лужи, занимавшей практически всю площадь футбольного поля, рябью пробегала мелкая дрожь.
- Виктор Васильевич, извините мое любопытство, но… у вас кто-нибудь есть?
- Я - сирота. Меня воспитывала бабушка, но она год назад умерла.
- Я не о том. Вы - молодой красивый мужчина…
- Ах, вы об этом. У меня была невеста. Но ее больше нет.
- Простите.
- Ничего. Скажите, кроме чернослива, - они посмотрели друг на друга и улыбнулись, - вам ничего больше не снится? Деревья, к примеру.
- Конечно снятся. Они, знаете ли, всем снятся.
- А какие, если не секрет?
- Витенька, я понимаю о чем вы. Поверьте, всем снятся совершенно обычные липы, клены. В теплых широтах люди видят во снах пальмы. Я совершенно уверен, что лишь однажды видел во сне перевернутое дерево. Накануне того, как все случилось.
- Правда? Это странно. - Виктор поднял сползшую шинель и снова накинул ее на плечи.
- Разве у вас по-другому?
- Нет, то же самое. Кстати, вот это дерево… это каштан… вы его не видели раньше. Каким он был! Под его ветвями можно было спокойно укрыться даже от сильного ливня.
Он показал в сторону. На вершине толстого, в три обхвата, ствола, вместо кроны раскинулась щупальцами мощная корневая система.
Старик, усмехнулся, пожевал длинный ус и, положив руку на плечо майора, сказал ему:
- Если вас это успокоит, то я могу вас заверить, что его крона, как бы там не было, все равно существует… пусть и под землей.
На следующий день возле школы прогремели первые взрывы, и полк Виктора, уходя от боя, отступил за городскую черту.
В правое крыло здания, угодил снаряд и снес целый угол в том месте, где располагался спортзал. Из покореженной взрывом подсобки выкатились несколько чудом уцелевших мячей, и над площадкой вместе с ветром еще долго носился смех беспризорников, игравших по щиколотку в воде в футбол.
2.
Виктор вошел в помещение клуба и к облегчению обнаружил там лишь несколько офицеров. Все сидели за столом, стоящим посередине комнаты. Подполковник Акимов с мрачным видом разливал по бокалам красное вино.
- А, Виктор Васильевич. - Расплывшись в улыбке, подошел к Виктору полковой врач Терещенко. - Здравствуйте. Давненько мы вас здесь не наблюдали. Что ж вы? Совсем нас забыли. Не заходите. - Он понизил голос. -Вы слишком много времени проводите наедине со своими мыслями, со своими переживаниями, это я вам как врач скажу. Нам всем тяжело. Вы бы зашли на досуге ко мне, мы бы посидели, поболтали, я, знаете ли, не только штопать и резать умею. Но что же вы стоите!
- И правда. В ногах правды нет. Садитесь сюда. - Указал на пустующий стул Акимов. - Егор Тимофеевич и Станислав Сергеевич подвинуться немного. Господа офицеры, я попрошу.
- Конечно, мы подвинемся. - Сердито посмотрел на подполковника Станислав Веремеев, офицер службы снабжения. - Садитесь майор, выпейте вина.
- Есть новости с фронта? - Виктор присел на край стула и взял стакан.
- Лучше бы не было. - Хмуро обронил Терещенко.
Егор Демьяненко встал и подошел к окну.
- Есть и, к сожалению, неутешительные. Нас, судя по всему, скоро, - он сделал характерный жест, - вздернут.
- Отставить уныние! - Вмешался полковник Витебский, молодцевато крутанув ус. - Я, собственно, в петлю не собираюсь. И вам, Егор Тимофеевич, не советую. И как вы собираетесь идти в бой, пребывая в таком расположении духа?
Демьяненко подошел к его стулу, наклонился и, упершись рукой в стол, тихо спросил:
- О каком бое вы говорите? Вот уже двести километров мы тянем за собой бесполезную груду метала. Я говорю об артиллерии. Мои бойцы, наверняка уж забыли, как ей пользоваться. Вы знаете, господин полковник, о том, что снарядов у меня хватит разве что на артподготовку? Как быть? Мне хотелось бы узнать ваше мнение. - Он с издевкой посмотрел на Витебского. - Прикажете заряжать пушки коровьими лепешками?
- Не забывайтесь, капитан! - Акимов упер в Демьяненко тяжелый взгляд. - Вы обращаетесь к офицеру, старшему по возрасту и званию!
- Ах, простите меня, Игорь Дмитриевич. - С притворным испугом воскликнул тот, обращаясь к Витебскому. - Я не хотел вас обидеть, указывая на вашу, так сказать, военную близорукость.
- Я попрошу! - Вскричал полковник, рывком вставая со стула.
- Попросите.
- Еще этого не хватало. - Вздохнул Терещенко.
- Господа офицеры, я прошу вас, успокойтесь. И без этого дурно. - Застонал, входя в комнату, майор Калмыцкий.
Он кивком головы поздоровался с присутствующими и снял шинель. Сидевший ближе всего к вошедшему Виктор, налил ему вина.
- Благодарю вас. - Калмыцкий взял стакан и уселся на место Демьяненко.
Несмотря на то, что лицо его выглядело усталым, а седые волосы, обычно аккуратно уложенные, были взлохмачены, он был довольно весел.
- Я сейчас был у командующего. Ну и жара там, я вам скажу. - Калмыцкий обвел взглядом собравшихся. - Все в панике.
- Может, хоть вы мне объясните, что случилось? - Спросил Виктор.
- А вы не в курсе? Час назад стало известно, что Четвертый пехотный полк, с которым мы шли на соединение, полностью уничтожен…
- И мы отступаем прямо в руки к повстанцам. - Закончил Веремеев.
- Как такое могло случиться? - Ошеломленно проговорил Виктор.
Калмыцкий чиркнув зажигалкой, закурил. Его взгляд на мгновение стал колючим.
- Не иначе, как измена, Виктор Васильевич. Но это уже не важно. Акимов, налейте еще.
- Что же, по-вашему, важно, в таком случае? - Демьяненко сложив на груди руки, облокотился об стену. - И почему вы так веселы?
Калмыцкий, улыбаясь, встал, прошелся по комнате и присел на подоконник.
- Дело в том, что я там, - он указал пальцем вверх, - оказался не случайно. Вызвали в срочном порядке. И, естественно, не для того, чтобы хвалить. По содействию Коробчука. Какой-то там донос на меня… ну как обычно.
- Слушайте, это же невыносимо! - Возмутился Терещенко. - Откуда в человеке столько подлости?
- Ну что вы, Максим Павлович! Не стоит о нем плохо думать. У него работа такая.
- Вы… вы защищаете его? - Удивленно посмотрел на него врач.
- А как же! Из христианских чувств.
- Но как же? - Терещенко привстал со стула, не замечая, что остальные посмеиваются.
- Не томите, Калмыцкий. - Не выдержав, захохотал Акимов.
- Видите ли, меня спасла, обычная расческа. Когда за мной пришли, я спал.
Меня, значит, будят и говорят, мол, командующий вас требует к себе. Не могу же я в таком виде явиться пред его светлы очи, сами понимаете. Тем более, если он зол. А он, скорее всего, именно зол, поскольку ординарец перепуган, как девица. Поторапливает меня. Ну, я привожу себя в порядок, умываюсь. Смотрю в зеркало: мать честная! Волосы дыбом стоят. Я за расческой в карман - нет расчески. На столе нет, на кровати тоже. Ординарец, бедняжка, трясется, на четвереньках по полу ползает, я бегаю из угла в угол, но нет ее, проклятой, нигде. В общем, мы минут десять мы возимся, потом жалко мне парня становится. Ведь пропадет, думаю, юноша! Спустя еще пять минут являюсь к командующему. А меня Коробчук уже поджидает с папочкой в руках. Довольный, ехидная улыбка на лице. Властно так на меня смотрит, ждите здесь, говорит, вас вызовут. Прилизывается, китель поправляет - и в кабинет. И тут такое начинается! Командующий по столу кулаком как грохнет, как закричит. Крик, наверное, даже солдаты внизу слышали. Ты что, орет, сукин сын, мне суешь! Я тебе покажу, как служить нужно! Ты у меня, хорек, на передовую пойдешь с винтовкой! Землю грызть заставлю! Развели тут доносы, бумагомаратели! - Калмыцкий обвел всех взглядом. - А дело в том, что буквально за минуту до моего прихода, ему позвонили и сообщили о поражении на севере. Господа! Представьте себе, что бы было, если б я не задержался и стоял бы в кабинете, когда раздался звонок.
Все улыбались. Даже на хмуром лице Веремеева блуждало какое-то подобие усмешки.
- Мда. Это судьба, значит. - Засмеялся Витебский. - Зная командующего, я вполне готов поверить, что Коробчук таки пойдет с винтовкой рыть окопы.
- А пускай идет. - Процедил сквозь зубы Демьяненко. - Скольких солдат осудили по его доносам? Крыса штабная! Вот теперь они ему вспомнят. Я не верующий, но сейчас готов поверить, что все воздастся.
- Напрасно вы не верующий, - со вздохом сказал Веремеев, - что нам сейчас нужно, так это вера.
- Что мне сейчас нужно, так это снаряды.
- Боюсь, снаряды нам уже не помогут. - Возразил Акимов.
- Что же вы предлагаете? Сдаваться?
- Я пока что ничего не предлагал.
Виктор встал и прошелся к окну. Снаружи шел дождь, превращая вспаханную танками землю в грязную жижу. Майор зажег сигарету, и выпустил тонкую струю дыма.
- Станислав Сергеевич, - обратился он к Веремееву, - я так понимаю, со снабжением у нас...
- Вы правильно понимаете. Нет у нас никого снабжения!
Терещенко подошел к серванту.
- У нас нет снарядов, нет патронов…
- Главное, чтобы у каждого оставался хотя бы один. - Вставил Демьяненко.
Врач повернулся к нему.
- Я понял вашу мысль. Итак. У нас нет снарядов, патронов, продовольствия, у меня нет медикаментов, а у вас, Егор Тимофеевич, нет веры. Ситуация, можно сказать, критическая.
- Вы не закончили. - Акимов подлил всем вина. - У нас еще нет выхода. Мы отрезаны от всех. Наш единственный шанс на прорыв канул в небытие вместе с Четвертым пехотным.
Господа! Давайте выпьем!
Он выпил залпом и вдруг со всего размаху швырнул в стену бокал, который, брызнув каплями стекла, разлетелся вдребезги. Хрустальная ножка со звоном подкатилась к ногам Виктора.
- Как же так! Я не понимаю! Откуда?! Откуда они все взялись? - Закричал Акимов. - Весь народ проголосовал за Закон о Нравственности…
- Народ был, есть и всегда будет быдлом. - Заметил Демьяненко.
- Если будет. - Глухо проговорил Веремеев.
- Будет. Куда он денется? Человек - тварь живучая. Посмотрите на повстанцев, они же и… в канализации жить будут. - Акимов с отвращением на лице посмотрел в потолок.
- А действительно, откуда их столько? - Витебский встал и, заложив руки за спину, подошел к Терещенко. - В нашей стране, если помните, их процент был значительно ниже, чем в странах западной Европы.
- Это, Игорь Дмитриевич, было до принятия Первой Поправки. - Врач открыл дверцу серванта и, протягивая Акимову новый бокал, добавил. - А за нее, господин подполковник, уже никто не голосовал.
- Принятие Первой Поправки было вынужденной мерой, - возразил Витебский, - на которую мы пошли скрепя сердце.
- Кто это мы? Говорите за себя, полковник. - Веремеев откинулся на спинку стула.
- А вы, значит, не при чем? Отчего же вы здесь?
- Мобилизация.
- Ну и что же, что мобилизация? Заявили бы свой протест. Или ушли бы к повстанцам.
- Вы знаете, я, как бы пошло это не звучало, хочу жить. Это я по поводу протеста. А о повстанцах… могу сказать, я искренне верил, что принимая Закон, мы спасаем наше будущее и будущее наших детей. Я ведь до войны был директором школы и видел, что моральное разложение уже их коснулось.
- Что это значит? Я имею в виду ваше первое заявление. - Витебский нахмурил брови. - Крамола звучит в ваших словах, Станислав Сергеевич.
- Оставьте это. Мы обречены, а значит, можем говорить открыто, по совести. - Вмешался Терещенко. - Меня всегда удивляли люди подобные вам, Игорь Дмитриевич. Вы боитесь поверить в то, что правительство, которому вы так преданны, ошиблось. Боитесь краха ваших идеалов. Да, боитесь, иначе ваш мир рухнет. Вы отворачиваете глаза, чтобы не видеть, как оно отстреливает инакомыслящих.
- Оно ликвидирует элементы, которые разлагают нас изнутри. Или вы считаете, что в войсках нет людей, симпатизирующих повстанцам? А как же заговор на самом высшем уровне…
- Виктор Васильевич, вы проспорили мне бутылку коньяку! - Задыхаясь от смеха, воскликнул Демьяненко. - Помнится, вы доказывали мне, что никто не читает "Военный вестник".
Калмыцкий расхохотался и попросил Веремеева налить ему вина. Виктор подошел к столу и, глядя Витебскому в глаза, спросил:
- Вам никогда не доводилось слышать о том, что история циклична? Не кажется вам, что все это, за исключением некоторых деталей, уже было? - Он подошел к столу и, наполнив бокал, вернулся к окну. - Не бывает у вас deja vu? В историческом смысле… ведь, все это мы уже, кажется, проходили.
- И стену не пробив с разбегу головой, я говорил, что слабо разгонялся. - Продекламировал Калмыцкий. - Мой дед часто повторял слова этой песни.
Витебский, обводя всех присутствующих разъяренным взглядом, подошел к торшеру, стоящему в дальнем углу возле окна, включил его и сразу выключил.
- То есть вы, - голос его дрожал, - все считаете, что мы были неправы, принимая Закон. Вы считаете, что бороться со всей этой грязью не нужно. Вы заявляете, что правительство... нет, не так… правительства всего мира ошиблись. Я напомню вам, что принятие Закона о Нравственности было международным решением. Вы понимаете, что это значит? Весь мир почувствовал опасность духовного падения человечества. И это…
- Весь мир теперь полыхает в огне войны. - С нажимом сказал Веремеев.
- Не перебивайте меня! - Закричал Витебский. Он несколько секунд помолчал, снова включил и выключил торшер, и уже более спокойным тоном закончил. - И это решение было достигнуто демократическим путем. Всемирным голосованием.
- Вы меня извините, полковник, но демократия - лишь пустышка, плацебо, игра в слова. Как вам больше нравиться. - Акимов помахал в воздухе рукой. - Этот термин существует только для того, чтобы им прикрываться.
- Замолчите! Что же у вас только сейчас голос прорезался? Когда трудности начались? А раньше… голову в песок прятали?!
Глаза Акимова сузились, и он вскочил, опрокидывая резким движением стул.
- Я никому не позволю обвинять меня в трусости!
- Господа! Господа офицеры! - Терещенко встал на его пути.
Несколько секунд в комнате царила мертвая тишина. Потом взгляд Акимова вдруг потух, фигура его ссутулилась и он устало опустился на стул.
- Простите меня, полковник. Мое поведение действительно может показаться… я и сам до вчерашнего дня верил в то, что мы делаем правое дело. Ведь какое человек создание? Пока не станет совсем невмоготу - не думает. Не хочет. Да вот, однако, когда-нибудь все равно приходится…
- Мы, помнится, не к тому вели. - Терещенко задумчиво потер стекло серванта. - Да, я согласен с тем, что принятие Закона было нужным решением. Я, как и все здесь присутствующие, проголосовал "за" и не стесняюсь этого. Да, Закон предусматривал определенные меры… хм… но не убийство. Вы понимаете, Игорь Дмитриевич? Мы не хотели расстреливать людей, даже безнравственных. Ведь, что такое бездуховный человек? Это такой же человек, как мы с вами. Вот только определенные критерии у него занижены, а чувство прекрасного - купировано.
Все, кроме Витебского и Виктора, стоящего спиной к присутствующим, согласно закивали головами. Терещенко продолжил:
- Мы стремились перевоспитать этих несчастных…
- Что-то по ним не скажешь, что они несчастны. - Перебил его Демьянеко.
- О, поверьте мне, Егор Тимофеевич, они просто не понимают этого. Я работал со многими из них по программе…- Терещенко улыбнулся, вспомнив что-то. - Я закончу. Мы стремились их перевоспитать, привить лучшее из наследия человечества, и я вам скажу, у нас это часто получалось. Не всегда, конечно, есть просто неисправимые люди, но получалось. А потом… я не знаю, что произошло…но…
- Я знаю! - Встал Веремеев. - Потом чиновники, которые, как известно, во всем мире одинаковы, поняли, что теряют на этой программе большие деньги. И пришли к выводу, что перевоспитать такое количество людей, а их к тому времени стало слишком много, достаточно дорогое удовольствие. И приняли Первую Поправку к Закону. Зачем тратить столько сил и времени на лечение, если пораженную болезнью конечность можно просто отсечь?! Вот только конечность с этим решением была не согласна!
Терещенко прошелся по комнате и подошел к Витебскому.
- Не только они с этим не согласны. Я уверен, что среди сражающихся на нашей стороне очень много тех, которые думают как мы со Станиславом Сергеевичем.
- Вы - предатель! - Полковник сжал кулаки.
- Я, прежде всего, человек, потом врач, и только потом уже, если хотите, предатель.
Витебский потянулся к кобуре, но стоявший рядом Виктор, перехватил его руку:
- Отдайте пистолет. Я прошу вас.
- Как? И вы, Виктор Васильевич?! Это заговор!
- Ни в коем случае. Я просто не хочу, чтобы мы убивали еще и друг друга. Вам мало крови, Игорь Дмитриевич?
Витебский вытащил пистолет, не глядя протянул его Виктору, и сказал, обращаясь к Терещенко.
- Максим Павлович, позвольте узнать, как вы поступите. Перейдете на сторону сопротивления?
- Соотношение сил на фронте - три к одному, не в нашу пользу, конечно. Поймите, полковник, мы стали сопротивлением. Нужно что-то делать, это понятно. Но нельзя больше действовать драконовскими методами. Войну пора прекращать.
Виктор, потягивая вино из бокала, смотрел на унылый пейзаж. За окном, по-прежнему хлыстал ливень. Свет переносного фонаря выхватывал из темноты сгорбленную фигуру часового, стоящего по колено в грязи. Неподалеку, путаясь корнями верхушек, расположились первые деревья негустого и некогда хвойного леса.
В помещении царила мрачная тишина, которую изредка нарушал Демьненко, постукивая пальцами по краешку стола. Веремеев переглядывался с Терещенко. Витебский о чем-то напряженно думал, покачиваясь на стуле, а рядом с ним мирно дремал, уронив голову на стол, неунывающий майор Калмыцкий. Первым молчание нарушил Акимов:
- Допустим, войну прекратить нужно, я согласен с Максимом Павловичем. Но как это сделать? По-моему, мы запустили чудовищную машину, которую так просто не остановишь. Ее жернова будут крутиться, пока не перемолотят всех и вся.
Виктор подошел к нему и присел рядом на край стола.
- Господа, я хочу вам кое-что сказать. Прошу, выслушайте меня внимательно. - Он вздохнул, собираясь с мыслями. - Вы знаете, я никогда ни во что не верил. Ведь я был закоренелым материалистом. И потому то чудо, что произошло с нами, несколько изменило мой взгляд на вещи.
- О каком чуде вы говорите? - Поинтересовался Демьяненко.
- Вот-вот! Благодарю вас за реплику, Егор Тимофеевич, она только доказывает правильность моей мысли. Подумать только, как быстро мы привыкаем ко всему! Насколько заняты мы решением своих споров! Страшно мне, господа офицеры, за нас. Похоже, что не тем мы занимаемся. Не смотрите так гневно на меня, Витебский. Говоря "мы", я подразумеваю и нас, и повстанцев.
- Вы не ответили на вопрос Егора Тимофеевича, господин майор. Мне тоже непонятно, что вы имеете в виду. - Акимов переглянулся с Демьяненко.
- Да что же вы, действительно не понимаете?! - Взорвался Виктор. - Деревья!!! Деревья растут вниз! И не только растут, но еще и плодоносят! Это, по-вашему, не чудо?!
- Ах, вы об этом. Да, пока что ученые не могут объяснить данный феномен. Но ведь идет война, и, знаете ли, на научные изыскания сейчас нет времени… и денег.
- Я об этом и говорю! Мы отложили чудо на потом, вы понимаете? В один прекрасный день накануне войны человечество проснулось и обнаружило, что за ночь мир сильно изменился. И что же оно сделало после этого? Удивленно пожало плечами, мол, ничего себе происшествие! Конечно, оно решило обязательно с этим разобраться… позже. И начало бессмысленную, всепожирающую войну. - Виктор подошел к Акимову, положил руку на спинку его стула и укоризненно на него посмотрел. - Вот вы, подполковник, сказали, что у ученых сейчас нет времени с этим разбираться. А вы подумали о том, что, может так случиться, времени и не будет? Или, скорее, не будет самих ученых? Мой ординарец - физик с огромным послужным списком. Вы можете гарантировать ему жизнь? Вы можете утверждать, что пуля однажды не прострелит его светлую голову? Она ведь не разбирает.
- Нужно сместить наше правительство, заставить его капитулировать! - С энтузиазмом воскликнул Терещенко. - Это оно развязало эту войну, превратило нас - цвет нации… в пушечное мясо! Пора сесть за стол переговоров с повстанцами и придти к мирному соглашению.
- Если повстанцы этого захотят, в чем я сильно сомневаюсь. Вы видели деревья, корни которых увешаны нашими офицерами, как елочными игрушками? - Иронично посмотрел на него Демьянеко. - Нет, я сдаваться не хочу. Лучше умереть в бою.
- Такие меры с их стороны вызваны неправильной политикой нашего правительства! - Горячо возразил врач.
- Хватит во всем винить власть! - Гневно посмотрел на него Витебский.
- Терещенко, - проснувшийся Калмыцкий потер глаза, - вы уверенны в том, что стоит только принять новые законы, и все войдет в нужную колею. Да нет, как бы ни так! Повстанцы не станут вам подчиняться, не для того они воюют. Они почувствовали силу, поняли, что могут диктовать нам свои условия. Они раньше были просто ненормальными, теперь же они превратились в психопатов, обезумели от крови. Вы мало видели их оскалы, их глаза. Это лица маньяков. Я согласен с капитаном Демяненко, нужно воевать до последнего.
- Но это не решает проблему!
- А что, переговоры решат? Им не о чем с нами говорить.
- Да уж! В какое страшное время мы живем, господа офицеры! - Удрученно покачал головой Акимов, разглядывая остатки вина на дне бокала. - Будем драться - погибнем, пойдем на переговоры - то же самое, сдадимся - они сами себя скоро погубят! Не только мы - мир обречен! Я не вижу выхода.
Веремеев встал и обвел взглядом офицеров. С дрожью в голосе он сказал:
- Как же быть, господа офицеры? Я смерти не боюсь, и готов умереть… знать бы только, что смерть моя напрасной не будет. Знать бы, что у мира есть будущее.
Виктор подошел к нему.
- Скажите, Станислав Сергеевич, вы ели яблоки?
- Что за глупый вопрос?
- Я имею в виду, после того как…
- Ааа! Нет… не припоминаю.
- Господин майор, при чем здесь… вы что, не понимаете, что мы заняты решением…
- Вы знаете, господа, а я недавно ел. - Задумчиво сказал Виктор, не обращая внимания на последнюю реплику Терещенко. - В прошлом месяце взял взвод и заставил раскопать яблоню. Они вначале так неохотно за лопаты взялись, думали… вот… а потом, когда до ветвей докопали, первые яблоки увидели… как с цепи сорвались. Почти полностью эту яблоню выкопали. И смеялись, как дети малые, прямо. У каждого солдата есть листочек на память… те, кто жив как обереги их носят, возле сердца. Вот вам и феномен, господин Акимов. У меня тоже есть. Вот он. - Он достал из записной книжки засушенный лист и отдал его подполковнику. - Вы не представляете, что это за ощущение. Мы раскапываем дерево, а оно абсолютно такое же, каким было четыре года назад… до того, как перевернулось. Вы понимаете о чем я говорю?
Все молча рассматривали сухой лист, передавая его из рук в руки. Виктор продолжил:
- Я не знаю, что тут может сказать наука. Как она сможет объяснить тот факт, что листья по-прежнему зеленые, ведь вы понимаете, что все-таки четыре года прошло. А как же фотосинтез? И сами яблоки - совершенно обычные, вкус ничем не отличается от тех, прежних. Как объяснить то, что корни, которые должны питать дерево, висят в воздухе, а оно не погибает? Как объяснить то, что рядом со старыми корнями появляются молодые? Не знак ли это?
- Какой знак?! Майор, оставьте этот… хм… - Демьяненко встал. - К чему вы ведете? Ну, допустим, это действительно чудо. Ну и что с того? Мы не тем сейчас заняты, простите нашу низость, но нас волнуют куда менее отвлеченные темы. Судьба мира, например.
- И вы нашли выход? Я согласен с господином Акимовым - любой из путей, рассматриваемых вами, ведет в капкан.
- Может, вы предложите ваш вариант? - С иронией в голосе сказал Терещенко.
- Скажите, Максим Павлович, вам снилось когда-нибудь перевернутое дерево?
- Не понимаю, к чему…
- Ответьте, пожалуйста, на вопрос.
- Да снилось.
- И сколько раз, позвольте спросить?
- Один… кажется.
Виктор кинул головой и обратился к остальным:
- И вам, я уверен, оно тоже снилось. И тоже всего лишь однажды. Накануне того, как все деревья в мире начали расти вниз. Накануне войны.
Офицеры нехотя кивнули головами.
- Все, кого я не спрашивал об этом, утверждают то же самое. А я, поверьте, опросил многих. - Он помолчал. - Вы понимаете, что произошло? Все люди в мире увидели один и тот же сон. И сон стал явью. Вы представляете, на что мы способны в таком случае? Разве может быть для нас что-либо невозможное?! Разве не можем мы все изменить? Можем! Но мы должны объединиться, а для этого нужно уступить друг другу в чем-то… на это пойти так сложно! Мы сейчас даже между собой сладить не можем, а вы, Терещенко, предлагаете мириться с повстанцами.
- И это - ваш выход?! - Расхохотался Акимов, возвращая майору листочек.
- Он не более абсурден, чем те, что предлагаете вы.
Витебский встал и, подойдя к вешалке, надел шинель.
- Я больше не собираюсь слушать ту чушь, которую вы все несете. Верните мне оружие, господин майор.
Виктор подошел к нему и вынул из кармана револьвер.
- Мне жаль, что мы не поняли друг друга.
- Мне тоже, Виктор Васильевич. - Витебский повертел в руках фуражку. - К тому же, я никогда не любил яблоки. Мне по душе вишни. Честь имею.
Он кивнул головой и вышел.
- Идиот! - Фыркнул Терещенко и тоже подошел к двери. - Пойдем, Станислав. Пора начинать агитацию.
- Я не пойду, Максим. - Веремеев покачал головой. - Та сделка, о которой ты мне вчера говорил, она… она почти ничем не отличается от политики правительства. Ты все равно хочешь давить на них. Это не поможет.
- Но ведь я предлагаю действовать жестко. Не жестоко. Никаких расстрелов.
- Они не подчинятся.
- Но вчера ты…
- Я изменил свое мнение… слава Богу.
- Как знаешь. Быстро ты спекся. - Терещенко презрительно посмотрел на него и обернулся к остальным. - Прощайте, господа. Не поминайте лихом.
Звук его шагов еще был слышен за дверью, когда поднялись Демьяненко с Калмыцким.
- Мы будем сражаться до последнего. Вы с нами, господин подполковник?
- Нет. Я еще не решил. - Ответил Акимов и, зажигая сигарету, вздохнул. - Что-то я совсем запутался.
- Если надумаете, то знайте - мы уходим на восток. Прощайте, майор. - Обратился Демьяненко к Виктору. - Я был о вас совсем другого мнения. Вы - романтик, а для армии нет ничего хуже.
Он, хлопнув дверью, вышел. Виктор присел рядом с Веремеевым.
- Да поможет нам всем Бог...
- Ах, господин майор, вряд ли он нас когда-нибудь простит! - Горько сказал Веремеев. - Мы все слишком перед ним виноваты.
- Говорят, что перед Богом, - Виктор задумчиво посмотрел на него, - виноватых нет. Есть заблудившиеся.
К концу дня полк раскололся. Часть бойцов, которая пошла с Терещенко заключать сомнительный мир, была взята повстанцами в плен. Сам Терещенко был казнен.
Калмыцкий и Демьяненко ушли на восток. Вскоре солдаты их отрядов, умирая с голоду, и не имея возможности вести военные действия из-за острой нехватки оружия, рассыпались дезертирами по разным уголкам страны. Сами офицеры застрелились.
Остатки полка под командованием Витебского вступили с повстанцами в неравный бой и потерпели сокрушительное поражение. Практически весь офицерский состав погиб. Подполковник Акимов был убит одним из первых. Остались в живых лишь не участвовавшие в схватке Виктор, Станислав Веремеев и офицер особого отдела Коробчук, который бежал с поля боя.
Серая толпа военнопленных, подгоняемая окриками конвоиров, нестройным шагом шла по проселочной дороге, шлепая подошвами сапог по мутной воде в рытвинах, оставленных гусеницами танков.
Виктор шел рядом с Веремеевым и задумчиво смотрел на рыжего малчишку, солдата сопротивления, идущего слева от него с винтовкой наперевес. Тот, поймав невидящий взгляд майора, ощетинился и несильно ударил его прикладом.
- Че пялишься?
- Слышишь, солдат. - Виктор посмотрел на рыжий пух под носом бойца. - Тебе снятся деревья?
Отредактировано Krasnoshchekov (2008-01-24 07:54:13)
