Старый Клоун устало сидел в гримерке и смывал с лица грим… Ему было тяжело, ведь он был уже стар, и уже не так ловок, как раньше. У него болели суставы рук и ног, слезились глаза, ныла спина… Но он каждый вечер выходил на арену цирка, чтобы смешить публику.
Старый Клоун закончил смывать грим и почесал заросший щетиной подбородок. Перевел взгляд на свою жилистую темную руку с буграми вздувшихся синих вен. «Рука старика…» - подумал Клоун. – Старика, который больше ничего не научился делать, кроме как смешить людей. Но в последнее время даже это он делает все хуже и хуже… « Это было правдой. Люди больше не хотели смеяться над его остротами, не хотели вслушиваться в каламбуры, не собирались сопереживать (…)
Людям нужна была пошлость, но Старый Клоун ненавидел пошлость. Он не хотел иметь с ней ничего общего, но в своем стремлении убежать от нее он становился пошлым. И поделать с этим что-либо Клоун уже не мог.
Старый Клоун перевел взгляд на зеркало и заглянул в свои большие печальные зеленые глаза. Глаза старого человека… Глаза старого человека, который каждый вечер красит их некачественной тушью, от которой потом нестерпимо жжет веки.
Глаза старого человека, под которыми так рано появились морщины от грима…
Старый клоун начал переодеваться и вдруг увидел, что воротник его белой рубашки перепачкан красной краской с его губ. «Этот старый грим чертовски похож на кровь» - задумчиво проговорил вслух Клоун (была у него такая привычка). И вдруг разрыдался – громко, навзрыд, совсем по-детски. Красный грим на белой рубашке, так похожий на кровь, просто напомнил ему, что скоро, совсем скоро он больше не сможет приходить в цирк. Цирк не будет нуждаться в его услугах, в его любви. А ведь старый клоун любил цирк. Много лет назад его поманил за собой особый цирковой запах и Клоун, не задумываясь, отдался ему. Но скоро, совсем скоро служение цирковой музе должно прекратиться… Кроме того, это была последняя его приличная рубашка для сцены.
Старый Клоун был беден. В цирке, воздух которого так пьянил его, Клоуну платили сущие гроши. Не собираясь скатываться в пошлость, Старый Клоун покупал парадные рубашки с рюшами только для цирка. По улицам он ходил почти в лохмотьях. Но его это не волновало. Его волновало то, что старый театральный грим очень плохо смывается с белого шелка…
Старый Клоун перестал плакать, но начал дрожать. Он почувствовал себя ужасно одиноким… Друзей у него не было, по той простой причине, что он не хотел казаться пошлым. Поэтому за все годы работы в цирке он так и не подружился ни с усатыми укротителями, ни с дебелыми наездницами, ни с верткими и пронырливыми воздушными гимнастами. В цирке Клоуна считали нелюдимым и непьющим, а поэтому букой. Старый Клоун старался не обращать внимание…
Старого Клоуна не любили женщины. Они считали его слишком странным и ненадежным. А в его сердце было столько нерастраченной любви, которую никто не хотел… Старый Клоун вполне мог бы осчастливить какую-нибудь пожилую мечтательную Феечку, да таких он как-то не встречал.
Когда-то давно у Старого Клоуна было жена, девушка с прекрасными, сияющими, улыбающимися глазами, с длинными черными волосами и нежным смехом. Все к чему бы она не прикасалась становилось лучше, чище, правильнее… Они выступали вместе… Тогда, давно… Когда еще не было пошлости в жизни Старого Клоуна. Тогда были радость, улыбки и детский смех. Много доброго смеха… Их Чарли тогда тоже часто приходил в цирк и смеялся от души вместе со своими школьными приятелями.
А потом она ушла… И Чарли перестал смеяться, перестал приходить в цирк и перестал покупать сахарных петушков на палочке. Он почти перестал разговаривать с отцом, Старым клоуном. Он закрылся, и не было никакой возможности открыть…
Старый Клоун всегда был небогат, а лекарства так дороги… И поэтому Девушка с сияющими глазами и нежным смехом теперь обитала на Городском кладбище, а Чарли и его отец все пытались справится с тошнотворной необходимостью осознать и принять это…
Старый Клоун переоделся, взял из угла тяжелую сучковатую трость, такую же потертую, как и весь его облик. Он отправился домой. На улице многие прохожие оборачивались, а какой-то школьник даже швырнул в него огрызком. Правда, не попал.
Дома его ждал Чарли, совсем взрослый Чарли с сильно исцарапанным лицом. Старый Клоун с тяжелым вздохом поставил трость в угол и принялся разуваться. В комнате за обеденным столом он задал своему Чарли вопрос о царапинах на лице. «Это следы народной любви к моему папочке» - зло и тихо ответил Чарли и криво усмехнулся. – Меня побили, потому что мой папа – СТАРЫЙ КЛОУН, который громко пукает на сцене, и думает, что это смешно. Который пляшет вприсядку так, что видны грязные подштанники. Который ходит по улице в лохмотьях…. И …»Голос Чарли сорвался и он уронил голову в ладони. Старый Клоун почувствовал страх, даже ужас. Это он сам себе выкрикивал такие страшные слова, сам, устами своего сына Чарли, единственного близкого человека на земле. Эти слова давно сидели в его мозгу, но Клоун боялся облечь их в форму. Но самое ужасное то, что Старый Клоун знал, что последует за этими словами…
«Ты убил маму!!!! Из-за тебя она умерла!!! – Чарли захлебывался слюной и собственной злобой, но продолжал говорить, кричать – впервые за много лет. Старый клоун съежился на стуле… «Ты всегда был маразматичен!!! Да, маразматичен и беден!!! Ты всю жизнь болтал о чести, о совести, о добре, но ничем, абсолютно ничем не помог ей! Ты дал ей умереть в этой проклятой больнице. Ты никогда не заботился о ней, не заботился обо мне! Ты любил только свой гребаный цирк. Но он скоро выплюнет тебя, как старую рухлядь. А ты и есть старая рухлядь! И я тебя ненавижу за это!»
Слова закончились так же быстро, как и лились. Чарли тяжело дышал и затравленно смотрел на отца. Старый Клоун медленно поднялся, держась за спинку стула, чтобы не упасть. «Хорошо, сынок» - тихо сказал он и пошел на кухню. У двери он повернулся и едва заметно пожал плечами. Это стоило Клоуну огромного труда. Перед глазами стояло перекошенное от гнева лицо Чарли, в ушах - улюлюканье мальчишки, бросившего в него недоеденное яблоко. Вихрем пронеслись картины гогочущей над очередной сальной шуткой публики, потных теток, зажимающихся с дрессировщиками позади клеток со львами, звона мелких монет, которые бросали на арену…
А потом все затмила одна-единственная картина – сияющие глаза, темные волосы, нежный смех…
«Папа» - позвал Чарли еле слышно… В этот миг в кухне громко скрипнула дверная щеколда…
На следующий день Старый Клоун впервые за много лет не пришел в цирк…
…На Городском кладбище на одной из могил надпись гласит: «Даже за дешевым гримом скрывается душа…»
© Naid Norton
