Несколько месяцев тому назад я опубликовал тут рассказ "Меленькие мистерии", сырой, недоделанный,
брошенный, но в нем что-то было... И вот из-за этого "что-то" его взяли на конкурс. Он там ничего, естественно,
в таком-то виде не выиграл, но был включен в итоговый сборник. Я попросил его поправить. Мне разрешили.
Результат вы можете видеть сами.

К чему я это все говорю?
Начинающий автор делает одну распространенную ошибку. Написав и расставив запятые, исправив опечатки, он
считает, что дел сделано. Это ошибка!! У вас выпал целый этап, который называется "Работа над текстом".
Не устранены повторы слов, мелкие и не очень - несуразности в тексте, присутствует лишний текст или, наоборот -
как в моем случае есть плоский скелет, а на нем нет мяса. Его надо нарастить. Надо еще раз просечь смысл всего
творения и всех действий и поступков героев. А не притянуто ли что за уши?
Многие скажут - как излилось -пусть так читают...не скажите...надо уважать своего читателя.
Не надо его так мучить. Все подлежит некоему совершенствованию, до определенного вами предела.
Можете даже распечатать два приведенных ниже текста и сравнить.
Слов не надо. Все и так ясно.
Итак,

МАЛЕНЬКИЕ МИСТЕРИИ  (первый вариант)

- Все,хватит! Достало...

Я встал, как с катапульты, так что усы подпрыгнули, шагнул через гроб,
но неловко как-то...нога поехала и мне пришлось балансировать, стоя на
крышке и съезжая с нее. Фу, как нехорошо...То есть, хорошо, что в гробу
никого нет, хотя это и мой гроб, но это тоже хорошо...Что меня там нет.
Мысли заплелись в тугую косичку и глаза мои прищурились от такой натуги...
Я просто ничего не видел перед собой через эти щелочки.

Тяжело, на ощупь, обнаружил косяк двери, толкнул - и  веселый запах мочи
сразу вернул меня к жизни.Я шел по улице и медленно, с удовольствием тупел,
освобождая себе голову от спутавшихся в косичку мыслей и ослабляя натяг,
и вот уже я даже что-то стал видеть по бокам от себя...

Вот девочка.Ее зовут Чёбля.Ее все время домой зовет мама. И она ей отвечает.
А вот собчка-недоносок.Ее зовут Аригато. Японцы уезжали - спросили:никому не
надо собаку? Вот она теперь надувается воды у колонки - полное пузо и ссыт
по всему двору и днем и ночью, бессмысленно и бесконечно.

Кафе - через улицу, там, где ветла на пригорке.
Кафе называется "Ветла" и там отличный коньяк и кофе.

Я иду туда, как в преисподнюю - оттого, что чувство такое, будто не надо мне
туда идти.

Если с одной страны ветер несет запах роз, а с другой - запах семечек, из
которых делают масло, а с третьего края идет вонь жареной селедки - суммарным
запахом всегда будет запах носков.
Он суммируется всегда как раз у дверей кафе и я инстинктивно задерживаюсь на
пороге, не в силах поверить в то, как однозначно аутентичные мировые запахи
неизбежно складываются в глобалистическую вонь...

Вот и люди в кафе...Я их уже хорошо вижу.
Две толстых сестрицы - им сильно не повезло в жизни: у них всегда есть деньги.
И они их всегда тратят, в основном, на еду в ресторане, да так, что и жениться
на толстухах что-то охотников не видать.
Хотя это даже странно и все ждут появления неизбежного прощелыги,
который запудрит девушкам мозги, да еще и приятеля такого же притащит за собой.

Они мне кивают, я говорю им тихо "Брекекекс" и сажусь подальше.
А бармен дело знает: сто коньяка и кофе...
Оркестранты прилипли как мухи к потолку к своим электрическим гитарам и долбят
одну и ту же, неизвестную науке ноту: то ли "ля", то ли "си"...
И оно им очень запало ее долбить и удивляться...

Делаю мелкие глотки попеременно и ловлю жизнь полным парусом...

И тут заходит девица, вся в коже, вся в красном, в такой мини-юбочке и с таким
декольте, что мои глаза перестают воспринимать глас разума и начинают самостоя-
тельные движения, шныряя то вверх, то вниз.

Девица берет "кровавую Мери" и идет, вибрируя телом, как пружиной -
прямиком ко мне.
Дождавшись, когда я, наконец, перестану на нее пялится и подвинусь, она улыбается
и глядит на меня сквозь такие плотные черные очки, что кажется, будто у нее нет
глаз, но есть сканеры.

И тут до меня, наконец, доходит!

Девица тоже понимает мое запоздалое озарение, придвигается поближе и мило шепчет
на ушко: - Ну, что - бегать за тобой будем, по всему городу?

Мне неловко, так что глаза сейчас упадут на пол... Я говорю: - Я передумал...

- Вот как?! - изумилась она, - А я тебе что - девушка по вызову? То он решил, то
он передумал! Ты лучше вон туда посмотри!

Я обернулся и увидел огромного детину с огромным пистолетом в руках.
Он пустил слюну с угла рта и, сидя спиной ко всем, а лицом - ко мне одному, стал
вертеть в руках свою пушку, то приставляя ее к своему лбу, то целя в мой...

А за стеклом кафе стояли на улице два террориста и нервно курили, и что-то раски-
дывали на пальцах, обмотанные все каким-то скотчем, веревками, скрепками и
подшипниками...

Девица вынула из сумочки бинокль и дала его мне.
- Воооон там! - Она показала на чердак дома, метрах в сорока от кафе.

Там тоже кто-то курил.
Я рассмотрел получше и увидел снайпера, глядящего на меня через прицел.
Я помахал ему рукой и он мне - тоже.

Тогда девица хлопнула "мэри", облизалась и сказала: "Без глупастёв".

Она поднялась и качая бедром, пошла к оркестрантам.
Завидев этакое диво, те даже перестали долбить свою междуноту.

- Чего желает мадам?
- мадам желает забрать свою косу.
Оркестранты обернулись туда-сюда и увидали изящную косу, какой косят человеческие
жизни.Она была со стразами, с мигающими лампочками, и кажется, какой-то известной
фирмы, чей логотип явственно переливался на солнышке...

Оркестранты остолбенели.
Тогда она сама прошла между ними, взяла косу в руку, перекинула сумочку через плечо
и сказала: -  Я не к вам. Я - вот: к нему.
И указала на меня.
- Сыграйте ему Элиса Купера, а я пошла.

Музыканты радостно задергались и стали играть "Welcome To My Nightmare".

В дверях она то ли хотела послать мне прощальный поцелуй, то ли ручкой сделать,
эффектно развернулась на ходу и тут у нее каблук угодил в щель и девица на полном
форсаже, матерясь, вылетела в дверь, прямо на асфальт.

Детина от неожиданности засадил себе пулю в лоб и рухнул на стол.

Террористы, услышав гром выстрела, решили, что это взорвались они сами, упали на
колени перед бородатым дядькой, шедшим им навстерчу. У них валились с карманов на
асфальт шарики, спички и пистоны с петардами.

Девица, охая, встала, вынула из сумочки плащ с капюшоном, накинула его и улетела
на косе, как на метле - в три стороны сразу.

оставался снайпер.
Я взял забытый бинокль и погладел на чердак.
Там дым стоял столбом.

Видимо, он курил и когда началось представление - отшвырнул окурок прямо на солому.
Половина его правого бока обгорела дырами.Но ему было не до бока. У него была
красивая навороченная винтовочка в чемоданчике и он никак не мог ее бросить и убежать.
Он скакал по горящей соломе, свинчивал винтовочку и упаковывал ее аккуратно в
свой пижонский чемоданчик, несмотря на возгорающуюся одежду.
Я первый раз видел такого меркантильного киллера.

Я уже подходил к дому, когда он выбежал мне навстречу из подъезда.
- Привет!  - сказал я ему, закопченому, когда он пробегал мимо, прижав палец к губам
и делая страшные глаза чтобы я его не сдавал.

Было с чего ему беспокоится.
Соседи уже бежали тушить чердак.
Они бы ему вломили от души, если б знали кто поджег.
На голове б ему его винтовочку любимую разломали вместе с чемоданчиком.

Снайпер кое-как завел свой раздолбанный мокик и уехал, тарахтя.

А я залез в свою конуру, нашел топорик и порубал гроб на дрова.
Зажег камин и стал ждать чуда.

Дровишки весело горели, двор стихал и загорались звезды...
Но я ждал чуда...
Я не мог уснуть, его не дождавшись.
И дрова догорели, и фонари зажглись...

И чудо произошло!
Без пяти двеннадцать ты позвонила мне!
Ты!
Сама!

Ты сказала: " Сбрей, пожалуйста, свои дурацкие усы. Я завтра возвращаюсь к тебе. Навсегда".

МАЛЕНЬКИЕ МИСТЕРИИ (после авторской правки)

Ну, вот… я остался один…

Кому теперь нужны мои стихи, яичница с квадратиками золотистого бекона, в крапинках
зелени, которую я носил нам в постель, французские булочки и кофе с медом?
Поздний завтрак влюбленных, именуемый – «обед»…
Как тянулись дни с тобой…
К вечеру забывалось утро - так давно оно было.
Я начинал фразу, а ты ее продолжала так, словно навсегда стала мной.
Мы были с тобой двумя половинками одного существа.
От рождения…

Смысл исчез, махнул крыльями, и остекленел навсегда, вонзился в небо пустым иероглифом
горя, разлуки… все поблекло, посыпалось, закатилось под диван конфетами-драже,
покрылось пылью ничтожности, скудомыслия, жалких потуг прожить еще хоть один день без тебя.
Я один в этом безтебяриуме, бьюсь о стекло его стен, будто рыба в банке…

Осталось только окно и облака в нем.
Можно прожить всю жизнь и не залюбоваться ими никогда.
Больная шея, огни большого города, желание найти на асфальте оброненную кем-то
купюру… все это, конечно… уважительные причины, но не для облаков. Им  наплевать
на все отговорки крупным, тугим, разбивающим пыль под ногами ливнем, мгновенно
делающим злого человека - мокрым, а доброго – счастливым.
Но я теперь смотрю на них другими глазами.

Через некоторое время я уже буду ползать по этой вате, кататься с пушистых
горок, смотреть на вас всех сверху, махать пролетающим самолетам.
Оттого это, что решил я больше не жить.
Вот и гроб купил.
И мне себя почему-то жалко, когда я на него смотрю…

- Все, хватит скулить!

Я встал, решительно, так что усы подпрыгнули, шагнул через гроб,
но неловко как-то... нога поехала и мне пришлось балансировать, стоя на
крышке и съезжая с нее. Фу, как нехорошо...То есть, хорошо, что в гробу
никого нет, хотя это и мой гроб, но это тоже хорошо...Что меня там нет.

Мысли заплелись в тугую косичку и глаза мои прищурились от такой натуги...
Я просто ничего не видел перед собой через эти щелочки. Это все думы
тяжкие, а ведь еще этот… забыл, как его… кто-то из великих и ужасных, говорил,
что много думать вредно. Или что-то в таком духе… или это не он говорил… Нет.   
Надо прогуляться, иначе я сойду с ума раньше, чем помру…

Тяжело, на ощупь, обнаружил косяк двери, толкнул - и … веселый запах мочи
сразу вернул меня к жизни. Родной подъезд… Родные, исписанные матами, стены…
Мысли сразу стали уходить вертикально в небо, освобождая из тисков раздумий несчастную
мою черепушку, которой скоро гнить в земле, улыбаясь нехорошей улыбкой.
Фу, как гадко!...
Вот это мне совсем не нравится. Гнить. По - моему, это некрасиво.

Я шел по улице и медленно, с удовольствием, тупел, освобождаясь от мыслей,
переживаний, очищая свою голову от спутавшихся в ком сентенций, жалоб
самому себе и недовольства всем человечеством.

Ах, какое выбралось из туч солнышко, как же славно оно грело, предвещая лето, зелень,
кусты сирени, оживающие под окном и плющ, который покроет всю стену
нашего дома…
И дети кричат и спорят, все в своих играх, одетые по-летнему. Все живет, дышит…

А не выпить ли мне кофе напоследок?
Вот именно – напоследок, чего-то этакого… финального сотворить?
Чем-то отметить уход из жизни…
Последняя чашка кофе.
Это хорошая идея.

Кафе - через улицу, там, где ветла на пригорке.
Кафе называется "Ветла", там отличный коньяк и кофе.

Я иду туда, как в преисподнюю - оттого, что чувство такое, будто не надо мне
туда идти. Кто-то шепчет мне: не ходи, не ходи…  А я пойду, пойду…
Я очень упрямая материя, раз решил, значит – все. Выпью кофе и пойду сдохну.

И вот снова, в который раз, дойдя до двери кафе, я чувствую невероятное.
Если с одной стороны ветер несет запах роз, а с другой - запах семечек, из
которых делают масло, а с третьего края идет вонь жареной селедки - суммарным
запахом всегда будет запах носков.
Он суммируется всегда как раз у дверей кафе, и я инстинктивно задерживаюсь на пороге,
не в силах понять то, как же это все так происходит. Это просто китайская кухня какая-то,
там тоже все по отдельности вкусно пахнет, а вместе… лучше бы не нюхать.
Разумеется, я о настоящей кухне, а не об адаптированной.

Вот и люди в кафе, я их уже хорошо вижу. Занято всего несколько столиков.
Да, решено, здесь я и попрощаюсь со своей неудавшейся жизнью.
Сто коньяка и кофе...

Оркестранты прилипли как мухи к потолку к своим электрическим гитарам и долбят
одну и ту же, неизвестную науке ноту: то ли "ля", то ли "си"...
И оно им очень запало ее долбить и удивляться...

Делаю мелкие глотки попеременно и ловлю жизнь полным парусом...
Наслаждаюсь мгновениями, летящими со скоростью света.
Быстро как кончается коньяк, я еще кофе не допил.
- Будьте любезны! Еще пятьдесят.

Боже, какие милые люди вокруг, почему я никогда этого не замечал?
Так был занят собой, что не обращал внимания на то, как они трогательно
выглядят. На них можно смотреть часами, любоваться их жестами, умилятся
их мимике и выражениям глаз.
Как светится в них жизнь, будто у каждого внутри что-то генерирует этот свет. 
И они, как светляки собираются здесь вместе и греют друг друга этим светом,
не жалея его и не сокрушаясь, что не хватит самому.
А я?
А что – я?
А я опять кофе не допил… А коньяк опять кончился…
Ну, что… пятьдесят… или сто?

…О, Боже мой! Нет, это просто анекдот! Я буквально валюсь от смеха под столик!
Это ж надо, до чего глупое создание – человек! Он экономит перед смертью!
Да на кой ляд мне там эти бумажки с «цыфирьками»?!  Что я там на них куплю??
Кому они там нужны?! Фо-на-ре-ю я сам с себя!

- Братец! Милый ты человек! Неси-ка, любезный друг мой, бутылочку армянского,
настоящего «Арарата» и салатик мясной! И сардельку с шоколадом! И апельсин.
И я прошу тебя, не сочти за труд, посыпь меня немножко конфетти, вот тут сверху.
Такова моя последняя воля.

Я пью за жизнь. А за смерть – что пить, каков тут резон, она сама придет.

И тут открывается дверь, заходит девица, вся в коже, вся в красном, в такой мини-юбочке
и с таким декольте, что мои глаза перестают воспринимать голос разума и начинают
самостоятельные движения, шныряя то вверх, то вниз.

Девица берет "кровавую Мери" и идет, вибрируя телом, как пружиной - прямиком ко мне.
Дождавшись, когда я, наконец, перестану на нее пялится и подвинусь, она улыбается,
глядит на меня сквозь столь плотные черные очки, что кажется, будто у нее нет глаз, но есть сканеры.

Тут до меня, наконец, доходит!!!
Я в ужасе начинаю трезветь, сучу ножками и очень глупо улыбаюсь.
Девица тоже понимает мое запоздалое озарение, придвигается поближе и мило шепчет
на ушко:
- Ну, что - бегать за тобой будем, по всему городу?

Мне очень стало неловко, так что глаза сейчас, чувствую, упадут на пол...
Я говорю: - Я… Я, это… Я передумал... У меня… это… вот что… изменились планы.

- Вот как?! - изумилась она, - А я тебе что - девушка по вызову? То он решил, то
он передумал! Ты лучше вон туда посмотри!

Я обернулся и увидел огромного детину с огромным пистолетом в руках.
Он пустил слюну с угла рта и, сидя спиной ко всем, а лицом - ко мне одному, стал
вертеть в руках свою пушку, то приставляя ее к своему лбу, то целя в мой...

А за стеклом кафе стояли на улице два террориста и нервно курили, и что-то раскидывали
на пальцах, обмотанные все каким-то скотчем, веревками, скрепками и подшипниками...

Девица вынула из сумочки бинокль и дала его мне.
- Воооон там! - Она показала на чердак дома, метрах в сорока от кафе.

Там тоже кто-то курил.
Я присмотрелся и увидел снайпера, глядящего на меня через прицел.
Я помахал ему рукой, и он мне - тоже.

Тогда девица хлопнула "мэри", облизалась и сказала: "Без глупастёв".

Она поднялась и, качая бедром, пошла к оркестрантам.
Завидев этакое диво, те даже перестали долбить свою междуноту.

- Чего желает мадам?
- Мадам желает забрать свою косу.

Оркестранты обернулись туда-сюда и увидали изящную косу, какой косят человеческие жизни.
Она была со стразами, с мигающими лампочками, и кажется, одной известной фирмы,
производителя прохладительных напитков, чей логотип явственно и неспроста переливался на солнышке...

Оркестранты остолбенели.
Тогда она сама прошла между ними, взяла косу в руку, перекинула сумочку через плечо и сказала:
-  Я не к вам. Я - вот: к нему.
И указала на меня.

- Сыграйте ему… Элиса Купера, а я пошла.

Музыканты радостно задергались и стали играть "Welcome To My Nightmare".
В дверях она то ли хотела послать мне прощальный поцелуй, то ли ручкой сделать,
эффектно развернулась на ходу, и тут у нее каблук угодил в щель и девица на полном форсаже,
матерясь, вылетела в дверь, прямо на асфальт.

Детина от неожиданности засадил себе пулю в лоб и рухнул на стол.

Террористы, услышав гром выстрела, решили, что это взорвались они сами -
дернулись, подпрыгнули и упали на асфальт. И тут же распластались перед бородатым дядькой,
шедшим им навстречу. Они причитали, били поклоны, обращая
к изумленному бородачу слова молитвы.
Шарики, спички и пистоны с петардами валились с их карманов.

Девица, охая, встала, вынула из сумочки плащ с капюшоном, накинула его и улетела
на косе, как на метле - в три стороны сразу.

Оставался снайпер.
Я взял забытый бинокль и поглядел на чердак. Там дым стоял столбом.
Видимо, он курил и, когда началось представление - отшвырнул окурок прямо на солому.
Половина его правого бока обгорела дырами. Но ему было не до бока.
У него – красивая, навороченная  винтовочка в чемоданчике и он никак не мог ее бросить и убежать.
Он скакал по горящей соломе и все свинчивал, свинчивал свою бесподобную винтовочку,
с зарубками на прикладе. Упаковывал он ее предельно аккуратно в свой пижонский чемоданчик, несмотря на возгорающуюся одежду. Я и в кино никогда не видал такого меркантильного киллера.

Уже подходя к дому, я встретился с ним лоб в лоб, когда он выбегал мне навстречу из подъезда.
- Привет!  - сказал я ему, испуганному, закопченному, прижимающему палец к губам и делающему
страшные глаза, чтобы я его не сдавал.

Было - с чего ему беспокоится.
Соседи уже бежали тушить чердак.
Вломили бы от души, если б знали - кто поджег.
На голове бы ему винтовочку любимую разломали вместе с чемоданчиком.

Снайпер кое-как завел свой раздолбанный мокик и уехал, тарахтя.

А я залез в свою конуру, нашел топорик и порубал гроб на дрова.
Зажег камин и стал ждать чуда.
Дровишки весело горели, двор затихал, загорались звезды...
Ночное небо… Оно все больше раскрывало свою бездну, обнимая и укрывая свом одеялом.
Кипящий котел событий: рождений и апокалипсисов чужих миров, бесконечного вращения,
рождающего энергии и поля, борьбу темной и светлой материй, удары гравитационных
волн о берега звездных морей… Это все снова принадлежало мне.

Я ждал чуда...
Не мог уснуть, его не дождавшись.
Дрова догорели, опустилась темнота...

…И чудо произошло!
Без пяти двенадцать ты позвонила мне!
Сама!

Ты сказала: "Сбрей, пожалуйста, свои дурацкие усы.
Завтра я возвращаюсь к тебе. Навсегда".

Оказывается, вовсе не надо умирать для того, чтобы летать под потолком!
Я летал! Кружился вокруг лампочки, кувыркался, шмякался об стенки, купался
в бокале с водопроводной водой, которой я снимал свое похмелье.

Как все ясно и просто, как банально! Хэппи-энд! Ну, дайте же хоть одному
живому, не выдуманному человеку ощутить – что это такое!
Как это бывает – когда все хорошо кончается…
Дайте…

И я устал летать, петь и скакать, подошел и открыл окно – чтобы подышать прохладным,
густым и тягучим воздухом ночи.
Оранжевое пятнышко скакнуло зайчиком по стеклу.
Я стал смотреть – где оно, но оно пропало куда-то.

Внезапно я забеспокоился и глянул себе на грудь, туда, где билось сердце,
заставляя кожу вибрировать в такт толчкам крови.
Там я увидел идеально круглое, яркое рубиновое пятно.
- Как же это?

Больше мне подумать ничего не удалось.
Пуля вошла в грудь, прямо в сердце, вышла со спины, срикошетила об стенку и плюхнулась в бокал.
Клубящаяся красная краска стала рисовать в бокале багровые облака.
В свете электричества они то увеличивались, то редели, а то вырастали вновь,
выписывая мельчайшими мазками завораживающую картину финала человеческой жизни.

Моей жизни.

Я специально оставил в этом варианте несколько "блох". Интересно, вы их видите?

Так что и этот вариант нуждается в правке, правда уже очень легкой.