От добра добра…
Танька действительно считала себя несчастным человеком. Ее любимая фраза: «Конечно, всем вокруг плохо, но только почему-то одна я в полной жопе», стала уже в компании притчей во языцах. Но вот что, странно: у других людей «несчастность» выражалась как-то, более деликатно что ли. Ну сидит человек, сам себе на судьбу жалуется,  в крайнем случае,  поплачется кому-то в жилетку, никак не желая  понимать, что в своих бедах, мнимых или настоящий, виноват, по большому счету,  сам же: перестань ныть, да сделай что нибуть для себя, в конце концов, спасение утопающих, в первую очередь дело самих утопающих. Но таких  хоть послать можно прямой наводкой. Танькина же «несчастность», была злобной, агрессивной. Она считала, что мир несправедлив вообще, (и была недалека от истины) но почему-то именно к ней особенно, и по этой причине  искренне верила, что ей все должны.
Сегодня с утра Танька поругалась с контролершей в автобусе.
Контролерша, пожилая, грузная дама, еле пробираясь по салону переполненной машины, зычным голосом орала:
- Кто не оплатил, оплачиваем проезд. На линии работает контроль.
Проходя мимо Таньки, ненароком наступила ей на ногу и пророкотала:
- Звиняйте, пожалуйста, женщина.
Таньку вроде кто кнутом ударил: в свои тридцать незамужних лет она терпеть не могла, когда ее «обзывали»женщиной.
- Старая ты бегемотиха, что , не видишь, куда прешь.  Звиняйте,- передразнила она пожилую женщину. Та хотела что-то сказать, да всмотревшись в Танькино лицо, поняла, что связываться не стоит, произнесла:
- Билетик предъявляем, или приобретаем.
- У меня проездной!, - рыкнула Танька и отвернулась.
- Предъявляем, - не отставала кондукторша
- Чего я это буду предъявлять, сказала ж, проездной, - не сдавалась Танька.
- Женщина, - Таньку опять передернуло, - я здесь не просто так гуляю, а работу работаю, предъявляем проездной, или шуруем на выход.
Контролерша грозно сдвинула брови у переносицы. По всему было видно, что намерение у нее самые серьезные, с такой комплекцией, еще чего доброго, пройдется по тебе, как танк гусеничный, и пикнуть не успеешь.
Однако Таньку уже понесло. Почему эта тетка к ней прицепилась. Она не собирается  кому-то что-то доказывать. Она честная женщина, то есть девушка, одинокая, несчастная, вы все должны ей верить, а иначе пожалеете. Она будет жаловаться! Да она запросто вхожа в кабинет к главе всего вашего гребанного «пастранса», она вам всем покажет! За такой проезд, еще и билет предъявлять, да это  должны ей доплатить, за то, что она вынуждена кататься на этой старой шкарабанке.
Контролерша, выслушав тираду, спокойно заметила:
- Да иди ты куда хочешь, хоть в пастранс, хоть к президенту. Работа у меня такая, имею полное право потребовать у вас проездной документ.
- Я же сказала, у меня он есть, - Танька  твердо держалась на своем, вроде бы не замечая, что остальные пассажиры уже начинают нервничать. Громкая ругань кому-то мешала думать о своем, или просто досыпать по дороге на работу. Наконец какой-то парень, судя по его внешнему виду не просыхавший уже дня три, невнятно растягивая слова сказал:
- С-с-с-лышь, ты чего а-артачишься, сиротинушка, покажи ба-а-абуле билетик и вали отсюда, мыслить мешаешь.
Танька, словно ошпаренная, выскочила из автобуса на первой же обстановке, не взирая на то, что до работы было еще ехать и ехать. Внутри у нее все клокотало: сволочи, она ведь правду сказала. У нее действительно есть этот проклятый проездной, вон, в кошельке лежит. Нет, ну почему она должна что-то кому-то доказывать, это ей все должны.  У этой старой жирной развалюхи, контролерши, небось и дед дома сидит, борщи готовит,  и детки деньжонок подбрасывают, внуки в магазин по продукты ходят. А на работу она выперлась, чтоб жир свой слежавшийся немного растрясти. А кто в этой жизни поможет ей, Таньке. Мать, учительница, живущая в маленьком городе на периферии? Да она хоть бы сама на свою нищенскую зарплату прожила, у Таньки денег не клянчила. Других родственников у нее не наблюдается. Как умер отец, когда ей было 10 лет, так родственнички по его линии от них с матерью морды и отвернули, а  больше никого из родни не было.  Танька вспомнила, как однажды, когда мать попала в больницу, она ходила к тетке, отцовой сестре, просить денег, или хотя бы немного продуктов. На дворе стояли страшные, голодные 90-е, денег  в их доме уже не видели давно. В больнице пациентов почти не кормили, и мать никак не могла пойти на поправку при таком скудном питании. Танька проглотила  гордость и поплелась к тетке. А та сказала: «Ничего, не сдохнет твоя мамашка», - и закрыла перед ее носом дверь. Как тогда Танька плакала! Навзрыд, захлебываясь слезами, казалось, вместе с этими горячими каплями у нее вытекут и глаза. Именно тогда в Таньке что-то сломалось, а может наоборот «настроилось»: она вдруг отчетливо поняла, что жизнь несправедлива почему-то только именно к ней, все остальные икру трескают ложками, каждый год на моря отдыхать ездят на собственных авто, а в квартирах у них сплошь ковры да хрусталь. На кого не посмотри, все живут лучше нее. Танька упорно не замечала, а может не хотела замечать, что 90% народу вокруг нее такие же нищие. Она видела только, что  у Наташки появилась новая кофточка, купленная, быть может первый раз за три года, у Ленки  зонтик, а Ирка вообще толстуха, значит жрет много, есть что, значит,  жрать. Поэтому ей все должны, а не дадите, сама возьму.
2
  Танька, выскочив из автобуса, посмотрела на часы. Твою налево, пятнадцать минут одиннадцатого, на работе она должна быть к десяти. Нет, жизнь все таки несправедлива, вокруг одни сволочи и уроды. Почему она, которая так любит утром поспать, должна приходить на работу к десяти, тогда как раньше запросто могла позволить себе явится в офис и в одиннадцать, и в полдвенадцатого. Да потому, что просто потребовала у начальницы повысить себе зарплату.
- На каком основании?- спросила ее Галя, шефиня. Она со своими подчиненными была приблизительно одного возраста, поэтому в отделе все друг к другу обращались на «ты». Таньку это задевало: ведь она тоже, получается,  могла быть начальником отдела, но почему-то не была.  Галька, дура, работает здесь только год и мнит себя великим профессионалом. Видели мы таких профессионалов, ни образования подходящего, ни опыта, одни идеи какие-то дурацкие.
- Потому что я здесь хочу зарабатывать хотя бы минимально тысячу у.е в месяц, - Танька демонстративно выпятила подбородок, показывая, что она готова идти до победного конца.
- Таня, - Галя устало вздохнула, -  уже не первый раз напоминаю: когда ты переходила в наш отдел,  я тебе четко обрисовала, какие перспективы, и финансовые в том числе, тебя ожидают. Ты со всем согласилась. В чем  дело? Если тебе не хватает денег, я в это охотно верю, можешь внештатно сотрудничать с другими фирмами. Я же нормальный человек, все прекрасно понимаю, тебе надо оплачивать съемную квартиру и так далее. Но больше, чем обещала,  дать не могу.
- Почему я должна кого-то искать, кому-то себя предлагать, если могу зарабатывать и здесь, на месте?
- Каким образом?- по голосу Гали чувствовалось, что она взвинчена не на шутку, - предлагаешь отобрать часть заказов у кого-то из девочек и отдать тебе? Они, между прочим, тоже сюда зарабатывать пришли, а не просто так, скуку да тоску погонять да в компании чаек попить. 
- У Томки муж есть, пусть он ее и обеспечивает, у Вальки родители в селе, то колбаски передадут, то картошечки. А мне кто поможет? Я одна на этом свете!
- Это твои проблемы, - жестко сказала Галя, эти разговоры начали ее уже доставать, - и претензии твои Таня, просто смешны. При чем здесь муж, при чем здесь родители? Люди честно  делают работу и получают за это деньги. И потом, ты меня извини, У Томы муж далеко не олигарх,  и Валины родители не миллионеры. Для девчонок эти копейки далеко не лишние.
- Для меня тоже,- сорвалась на крик Танька, - только у них в случае чего есть откуда деньги взять, а я…., Танька для выразительности попыталась пустить слезу, но не получилось,- Ты всегда меня ненавидела, девчонки у тебя в любимчиках, а я так, бедная Золушка. Хочу справедливости!
- Таня, мы на работе, какая любовь? Сейчас я пойду к генеральному и скажу: вы меня не любите, хочу справедливости. Как он на меня посмотрит?  Я к тебе нормально, отношусь, иначе нее взяла бы тебя к себе в отдел. Пожалуйста, не порть этих отношений, очень тебя прошу.
- Да что  мне дала работа в твоем отделе!,- Танькин голос сорвался на визг.
Галя побледнела, на скулах заходили жевалки, но сдержалась…
Она вспомнила, как Танька почти два месяца ходила за ней по пятам и просила взять к себе в отдел. Мол, намучилась она уже работать с «непревзойденной Жужжу» (так за глаза называли протеже генерального директора компании, бабу склочную, скандальную и сварливую, в «миру» именуемой Евгенией Альфредовной). Галя ей охотно верила, поскольку сама не раз сталкивалась с Жужжу по работе, их отделы были вроде соперничающими, поскольку Жужжу занимала ту же должность, что и Галя, правда трудилась немного в другой сфере: компания была многопрофильной. Жужжу просто замордовала всех своими нравоучениями и указаниями, по поводу того, как  нужно правильно жить и работать. Но это еще ладно. Хуже то, и это было наверняка известно, что она собирала компромат на своих сотрудников, и, как оказалось, сотрудников  Галиного отдела. Каждую ошибку, или сказанное кем-то а адрес фирмы или, «самого» (так называли генерального) «кривое» слово аккуратненько записывалось в особую тетрадь, чтобы потом, при случае, показать все,  в «задокументированном» виде начальству, выслужив очередную похвалу, премию, или убрав неугодного, как любила говорить Жужжу «нам не товарища». Она подслушивала, залезала в чужие компьютеры, портила файлы и документы и никто ничего не мог сделать, поскольку «сам» был от нее в полном восторге: у них было много общего. А еще Жужжу безбожно резала своим сотрудникам зарплаты за любую оплошность, как в работе, так и в  так и поведении: даже брошенный из пол лба взгляд, мог послужить поводом для «кастрации денежного вознаграждения», как витиевато выражались Жужжины подчиненные.
Галя пожалела Таньку: действительно, бьется одна, за съемную квартиру немыслимые деньги нужно платить, кушать что-то, одеваться, а эта сволочь Жужжу еще и зарплаты режет, будто ей приходится выдавать их из собственного кармана, и при первой возможности перевела ее в свой отдел. Скольких ей это нервов стоило, лучше не рассказывать. Но Галя все равно было довольно: и хорошее дело сделала, и насолила ненавистной Жужу, увела центрового сотрудника.
Однако добро, видать, и впрямь наказуемо. Танька начала наглеть на глазах. Может потому, что в отделе были демократические порядки и начальника  называли на «ты», она очень скоро начала чувствовать ровней Гале. Оспаривала, причем довольно грубо, ее решения, выполняла задания хоть и хорошо, но с большой неохотой, будто делая одолжение кому-то, а не работая за деньги. Потом начались эти постоянные разговоры по поводу зарплаты. Танька была уверена, что она получает меньше всех в отделе. Сколько Галя не пыталась ее убедить, что заказы она распределяет равномерно, все получают одинако, Танька не верила.
- Ты меня обманываешь, - твердила она, словно заведенная, - этого просто не может быть, я же вижу, у Томки заказов всегда больше.
- Таня, - устало вздыхала Галя. Она не любила и не была привычна к подобного рода дрязгам, ей всегда удавалось налаживать с людьми нормальные отношения. Или это может, ей люди всегда нормальные попадались? – ты считать умеешь? Если нет, я тебе покажу зарплатную ведомость, хоть этого и нельзя делать, все таки финансовый документ.
-Ты специально подделаешь ее для меня. И вообще, думаешь, я не знаю, что Томка с Валькой по «откатам» работают: они тебе платят, а ты им заказы отдаешь. Иначе как можно объяснить, что они зарабатывают втрое больше моего?
Галя потеряла дар речи. Господи, это же надо до такого додуматься, да с чего она это взяла, приснилось, что ли? Да Гале даже в голову такое не могло прийти, а Таньке, значит, пришло, ну-ну, очень симптоматично.
- Таня, ты не адекватна, извини, больше я с тобой на эти темы разговаривать не буду, думай что хочешь. Но предупреждаю: еще раз заведешь эту песню, будешь уволена.
Целый месяц Танька держалась, хотя Галя видела, каких трудов ей это стоило. И вот сегодня опять сорвалась. Галя чувствовала, что Танька готова ее убить, она искреннее, от всей души ненавидела. Галя не могла понять, за что? Если человека гнобят, естественно, что он не станет испытывать теплых чувств к своему притеснителю. Но испытывать такую ненависть вот так, на ровном месте, за все то добро, какое Галя сделала? Нет, это какая-то патология. «Я же ей предоставила все условия, - думала Галя, - трудно приходить к 9 на работу? Являйся, когда удобно, только б все делать успевала. Нужно уйти пораньше -  пожалуйста. Грубого слова не сказала ей ни разу зарплату не урезала. У Жужжу она в два раза меньше получала, та еще и кровь из всех пила литрами. Не понимаю».
- Что мне дала твоя работа, - продолжала визжать Танька, - квартиры на эту зарплату я все равно не куплю! Еле-еле на пожрать хватает. Почему Томка и Валька должны жить припеваючи, а я сидеть в жопе? У них мужья, старики в селе, а  у меня что? А ты еще не даешь мне нормально заработать!
- Если ты хочешь заработать на квартиру, придется «крутится» в других сферах, или мужа ищи себе богатого, а не выставляй идиотских претензий ко всему миру. Таня, я тебя предупреждала: начнешь опять этот разговор, вылетишь с работы.
- Это ты вылетишь, поняла? Ты же не хрена не умеешь делать. Что ты за руководитель? Как ты построила работу отдела? Все у тебя приходят когда попало, делают, что угодно, а ты за это еще деньги начисляешь? У тебя же нет никакой концепции, стиля работы, лепишь из говна пули и довольна, еще и мнишь себя великим профессионалом. Да я, если  хочешь знать, вхожа в дом к «самому», стоит мне ему что-то сказать про тебя, и ты мигом отсюда вылетишь!
- Что ж ты раньше к «самому» не сходила? Уже б давно на моем месте сидела, ты ведь этого добиваешься? - Галя старалась быть спокойной. Она поняла, что спорить с Танькой, что-то ей доказывать бесполезно. Она ничего не поймет, она видит только то, что хочет видеть: свою несчастность, обиженность, несправедливое отношение и поэтому должна бороться за свои права. Клара Цеткин, блин. Конечно, обвинять всех вокруг легче, чем признаться, что в своих проблемах повинен сам, - Только прежде чем идти на «аудиенцию» к самому, напиши заявление. Ты уволена.
- Только вместе с тобой, - процедила Танька и выбежала, хлопнув дверью.
В тот день Танька на работу так и не вернулась. Она позвонила вечером Гале на мобильник и попросила прощения: мол, у меня сейчас в жизни очень тяжелая ситуация, я была в состоянии аффекта, извини, сорвалась. «Этак ты, дорогая, зарежешь или пристрелишь меня в состоянии аффекта», - думала Галя слушая Танькины излияния и обещая поразмыслить, простить ее или нет.
- Так простить ее девочки, или нет?, - спросила на следующий день Галя у своих подчиненных, Томы и Валентины.
- Да гнать ее надо в шею отсюда, ты же видишь, она неадекватная какая-то, кто знает, что у нее в голове творится. Выдумает какую-то сплетню, пустит по компании, ты ж знаешь генеральный верит всему, кроме правды. Если еще, например,  и Жужжу эту брехню из вредности, просто чтоб тебе насолить, подтвердит, пиши пропало.
- А может, простить ее, а, Галь? – Тома была мягче и добрее  Валентины,- может у нее и правда, чего случилось, вот и несет всякую околесицу.
- Ладно, - решила Галя,  - пусть работает, а там видно будет.
3
После того, как ей пришлось попросить прощения у Гали, Танька чувствовала себя униженной даже не до глубины души, а дальше. При воспоминании о том,  с каким трудом давались ей извинительные слова,  Таньке  буквально все переворачивалось: сердце стучало где-то в голове, или пятках, она и сама не могла разобрать, желудок со всем содержимым подкатывался к горлу. Она сейчас ненавидела весь белый свет, а Гальку, Танька это чувствовала, готова была убить и попадись та ей сейчас под руку, еще неизвестно чем бы все закончилось.
После того скандала  Танька взяла на неделю больничный, надеясь, что за это время на работе все немного утрясется.  Все неделю она представляла, как Галька и эти две коровы, Томка и Валька, то тонут в реке, то их сбивает машина, то, на худой конец, они всем скопом увольняются, а она с триумфом возвращается.
Танька и мысли не допускала о том, что в сложившейся ситуации по большому счету виновата сама. Она искренне считала, что просто отстаивала свои права, справедливое  отношение. Это они, сволочи, все ополчились против нее, плетут заговоры и интриги. Галька развела любимчиков, которые ни хрена не умеют, только задницу лизать начальству. Она, Танька, правду сказала и что ей за это вместо благодарности? Увольнением грозят? Ладно, вы еще свое получите.
Танька принадлежала к категории людей, которым, для нормального душевного самочувствия, обязательно нужен был «образ врага». Во-первых, на врагов можно списать все неудачи, ведь иначе придется признаться: в том, что они преследуют Таньку, словно Интерпол, была виновата она сама. Разве это возможно? Во-вторых, враг тебе должен по умолчанию, просто потому, что он враг. А уж в этот «список» Танька могла внести кого угодно и за что угодно: сосед ездит на работу в машине, а она в автобусе? Враг! Томка живет  в своей квартире, а она втридорога снимаю халупу? Враг! Коллега  босоножки новые купила? Врагиня! Ирка в следующем месяце замуж выходит? Шлюха и лиходейка!
Мучила Таньку зависть: тяжелая, удушающая, неизбывная, и в этом смысле она действительно была несчастным человеком.
Неделя прошла быстро, и Танька вынуждена была возвращаться на работу.  Она, хотела, как и мечталось, взойти в кабинет триумфатором (путь даже эти коровы и не уволились): как же, ведь она единственная осмелилась сказать всю правду в лицо начальству, попыталась добиться справедливости. Однако девочки встретили ее насторожено, процедили сквозь зубы «привет» и каждая занялась своим делом. Танька попыталась было их разговорить, мол, как я Гальке дала жару, надолго запомнит, но к ее недоумению, девчонки разговора не поддержали, Валька, та вообще так посмотрела, что Танька заткнулась и больше эту тему не поднимала. Жополизы! Конечно, Галька им платит втрое больше чем ей, чего ж они выступать будут?  Ничего, Танька стерпит. Пока. Придет время, и на ее улице перевернется КАМАЗ с конфетами.
Вскоре пришла Галя, они натянуто поздоровались и больше за день практически не разговаривали, хотя Танька, проглотив свою гордость и злобность, старалась быть сама любезность. Когда она куда то вышла, Галя спросила:
- Ну, что, девочки, как думаете, выдержит, или сорвется?
- Сорвется, - уверенно заявила Валентина, - тогда у нее было не частное проявление характера, а глобальный показатель паскудства натуры.
- Эка, завернула, - уважительно кивнула Тома, - но по сути верно. И жалко, ее дуру, а с другой стороны, вряд ли она нам теперь спокойно работать даст.
- Да чего ее жалеть-то? – удивилась Валя, - она что, калека, или уродина, или может сирота круглая? Да она еще пороху не нюхала!, - отец Вали был военным, и она иногда закидала что-то их этого репертуара, - да жизнь иногда так людей крючит и ломает, что впору живым в гроб ложиться. И ничего, не озлобляются, как некоторые,  не считают, что им все должны. Если она не изменит своего характера и отношения к людям кто-то там на небе, абы научить, так ее вжарит, что мало не покажется.
- А я думаю, что она уже не раз ученая, да только ничего до сих пор  не поняла, - Тома вздохнула. 
- А не поймет, ей же хуже,- категорически заявила Валя.
4
Танька с того достопамятного скандала стала тише воды, ниже травы. Она приходила, здоровалась, молча садилась за работу. Иногда перебрасывалась с девочками парой слов о погоде или чем-то другом, нейтральном.
- Не иначе, как затишье перед бурей, - констатировала Валентина, глядя как Танька с улыбкой на устах,  тащит в руках огромный арбуз, которым обещала угостить всех в отделе, - вот помяните мое слово, выкинет она еще такой фортель, что мы только ахнем.
- Ну зачем ты так, Валя, может человек изменился, начал пересматривать свою жизнь, - Тома всегда старалась видеть в людях только лучшее.
- Горбатого могила исправит, народ в этом плане не ошибается.
- Поживем, увидим, - мудро заметила присоединившаяся к разговору Галя.
Валентина оказалась права. Танька на самом деле затаилась, словно хорек перед охотой. С присущей всем злобным, мстительным людям терпением, она принялась обдумывать грандиозный план мести и выжидать удобное время, для его осуществления. Танька ни на секунду не сомневалась в том, что ее дело правое, и все, кто посмел обидеть ее, сиротку несчастную, должны понести наказание.
План мести, придуманный Танькой, был прост, как все гениальное. У «непревзойденной» Жужжу имелась в компании симпатия, которую (точнее), которого она, дама уже солидного бальзаковского возраста, во что бы то не стало хотела приобщить к лону семьи. Мужчинка сопротивлялся, но все ж, подживал у Жужжу, скрашивая, по мере сил, ее одиночество и свой холостяцкий быт. Молодец этот был не ахти какой завидный, но на безрыбье, как говорится, и червяк блюдо. К тому же он был не против прослыть этаким мачо, поэтому отсутствие природных данных заменял завлекательными разговорами на сексуальную тематику. Надо сказать, что дальше «поговорим, поохаем»  дело не шло: он все таки боялся потерять тепленькое местечко под мышкой у Жужжу, но при случае флиртовал нещадно. Жужжу это знала, и ревновала со страшной силой, устраивая милому скандалы. Кстати, им обоим это очень нравилось, правда, ни один в этом не признался бы даже под страхом смертной казни. После очередного выяснения Мужчинка чувствовал себя востребованным, как никогда (как же, из за него такие страсти), а Жужжу просто имела возможность согнать желчь. Но одно дело, когда ты сама заприметила любезничающего с симпатичной барышней блудного сожителя, и совсем другое, когда об этом тебе кто-то говорит. Ведь это значит, что истинное положение вещей замечают и другие, говоря при этом, мол, он живет с ней только из удобства. Этого Жужу вряд ли  смогла б вынести, поскольку и сама чувствовала,  что никаких притязаний,  кроме меркантильных, Мужчинка к ней не имеет.
На этом Танька и решила сыграть. При все своем узком психологическом «мировоззрении» и неумении толком разобраться в собственной душе, она иногда с точностью до нейрона улавливала, что делается в душах окружающих ее людей и умела виртуозно этим пользоваться.
В понедельник, в конце рабочего дня, дождавшись, когда Галя с девчонками уйдут, Танька, смотавшись в буфет по торт, пошла на аудиенцию к Жужжу.
Нацепив на лицо самое смиренное и кающееся выражение, она постучала в двери кабинета.
- Входите, -  послышалось с той стороны.
- Можно, Евгения Альфредовна? – Танька, словно нашкодившая гимназистка, держала глаза долу, не смея поднять их на светлый лик Жужжу.
Та, конечно, была удивлена. Единожды уволившись, больше бывшие коллеги к ней не приходили никогда, даже чтобы просто поздороваться и вспомнить о былых деньках. Жужжу как-то к этому не располагала.
- Что вам угодно? - довольно нелюбезно встретила она незваную гостью
- Просто, Евгения Альфредовна, поговорить с вами. Вы знаете, только сейчас я поняла, как мне хорошо у вас работалось, сколькому вы меня научили. Это благодаря вам я сейчас могу сказать, что стала настоящим мастером.
У Жужжу, в прямом смысле, отвалилась челюсть. За всю свою трудовую деятельность она ни разу, ни от кого не слышала подобных слов, обычно, уходя, ее посылали, не стесняясь,  по известному адресу даже мужчины.
- Садитесь, Таня, - она первый раз назвала Таньку по имени, до этого обходилась строго официально – фамилией. Танька поняла: зацепило, она взяла верный тон.
- Евгения Альфредовна, я пришла к вам покаяться. Теперь я поняла, как много потеряла, перейдя от вас в отдел Галины. Она же ничего не умеет, все ее идеи нежизнеспособны и смешны. Она совершенно не умеет управлять коллективом, ведь распущенность и либеральность еще не предполагает, что люди будут работать хорошо. Вы приучили меня к порядку, дисциплине, я уверена: где бы мне еще не пришлось работать, нигде не пропаду.
Лицо Жужжу болезненно сморщилось. «Перегнула, - поняла Танька, - еще подумает  имею в виду, что после такой ведьмы уже ничего не страшно. Хотя, это же правда»
- Евгения Альфредовна, - дальше запела она, - Галина, как специалист и руководитель, вам и в подметки не годится. Жужжу расцвела. Кому ж не понравиться, как при тебе шпыняют заклятого конкурента - я не понимаю, почему генеральный носится с ней, как с писанной торбой, ходят слухи, что собирается Галине зарплату повышать.
- Как? – для Жужжу это была новость. Ей никто зарплату повышать не собирался, иначе она давно бы об этом знала. Значит, все делается в тихаря, чтобы она не догадалась. Эта зараза Галька будет в шоколаде, а она с носом. Еще посмотрим!
- И как  женщина, извините, что затрагиваю такую деликатную тему, но не могу молчать, - будто не замечая, как изменилось настроение Жужжу, продолжала Танька, - она ноль. Ни рожи, ни кожи. Не понимаю, за что ее мужики любят. Вчера я видела, как ее Пал Андреич (так звали мужчинку Жужжу) провожал. Практически до самого дома. Шли, держась за руки, словно первоклашки. Противно смотреть.
В глазах у Жужжу потемнело. Конечно же, он вчера не ночевал дома. Так вот он где пропадает, когда не остается у нее. Ах, какая сука, Галька. Захотела от чужого пирога откусить. Смотри, как бы не удавилась.
Жужжу уже не слышала, что дальше говорила Танька. Она сидела, словно окаменевший истукан, неотрывно смотря в одну точку.
Танька поняла – удалось. Операция прошла успешно. Через неделю, какой там, через три дня Гальки здесь уже не будет. Она оставила на столе тортик, попрощалась и вышла из кабинета. Жужжу этого даже не заметила.
На завтра все файлы в компьютере Галины были полностью уничтожены: документация, отчетность, заявки заказчиков, а самое главное, готовые проекты, все пропало. Скандал был жуткий: репутация компании под ударом, но самое страшное —  появилась реальная угроза потери огромных денег. Генеральный этого не прощал никому.
Галя была в шоке и не знала, что и думать: она всегда тщательно копировала и сохраняла документы, никогда ничего подобного с ней еще не происходило. Не могли же папки постираться сами собой, здесь явно кто-то поработал. Танька? Нет, она очень слабо разбирается в компьютерах, тогда кто?
Галю уволили не через три дня, а сразу же.
Танька ликовала и строила планы по захвату освободившегося шефского кресла.
На следующий день после Галиного увольнения, в отдел зашла Жужжу и объявила, что теперь она  будет их руководителем.
- А вы Таня с этого дня свободны. Навсегда.
- Но почему?- только и смогла произнести Танька.
- Вы слишком много знаете. И потом, гонцов, приносящих плохие вести, в старину убивали.
Ни Валя, не Тома так и не поняли, о чем был этот странный разговор.